|
 Грандиозные события свершаются на великой сцене жизни. Захваченные драматизмом бытия, люди отыгрывают свои роли и уходят в кулисы. А на площадку поднимаются другие, с новыми жизненными предназначениями.
Именно здесь, в реальной действительности, разыгрываются истинные трагедии и драмы. Именно здесь происходит то, что способно потрясать души.
В дни ноябрьских торжеств, 6 и 7 ноября 1918 года, Вахтангов отменяет занятия в студии Гунста: ученикам театральных школ надо видеть революционные торжества близко. "Это даст больше, чем два урока. Каждый, кто художник, почерпнет в эти дни много".
Сама жизнь дает уроки театральности. И требует решительных перемен от сцены.
Дневник и письма Вахтангова тех лет насыщены размышлениями, в которых ясно звучит мысль - нужен новый театр. Он чувствует опасность, таящуюся в камерном, "комнатном" театре, в натурализме чувств и вещей, - это опасность мещанства, обыденщины.
"Из круга жизни, из мира прозы мы вброшены в невероятность!" - писал в эти годы Валерий Брюсов, выражая то, что чувствовали многие. Ощущение исключительности переживаемого момента объединяло художников разных направлений - Александра Блока и Владимира Маяковского, Анну Ахматову и Велемира Хлебникова, Вячеслава Иванова и Андрея Белого, Натана Альтмана и Всеволода Мейерхольда. Восприятие революции как начала пересоздания мира вообще порождало в искусстве космические образы и формы. Художественное сознание тяготело к мифу, театр порывался к мистерии, к мощным, фееричным зрелищам.
Мыслить в масштабе земного шара - в духе времени. Даже Станиславский мечтает в эти годы о грандиозном. В его воображении разворачивается массовое действо. Три театра - Большой, Малый и Незлобина - представляют собой три острова; на крышах театральных зданий актеры на котурнах и в масках изображают богов. А на улицах, прилегающих к театрам, - толпы людей. События происходят "на небеси и на земли". Сначала идут войны, люди сражаются между собой, и лица богов мрачны, маски выражают боль и страдание. На земле воцаряется всеобщее братство. Лица богов просветляются. Аполлон - бог солнца и красоты - торжествует. Над ним огненный шар, изображающий солнце, а внизу - ликующий народ.
Правда, Станиславского берет сомнение. Актеры на котурнах, да еще в масках - это опасно, кто-то может и упасть с высокой крыши! Нет, все-таки актер и массовое зрелище - понятия несовместные.
Но он предпринимает попытку поставить на мхатовской сцене мистерию - берется за байроновского "Каина", ищет соответствующие сценические формы и "ворчливо", как записано в тетради помрежа, заказывает "колокола, музыку, и черт его знает что для голоса с неба - трубы, рожки, орган".
Сначала предполагалось, что "Каина" будет ставить Вахтангов - в Первой студии. Размышляя о способах воплощения этой идеи, Вахтангов приходил к выводу, что обычные театральные средства тут не подходят. Необходимо достигнуть особой внутренней напряженности действия, ощущения значительности происходящего, а оно не возникнет при жизненности интонаций и реальности обстановки. Вахтангов задумывается о новых декорациях - может быть, световых, о новых музыкальных инструментах, звуки которых соответствовали бы характеру всей постановки, о новом использовании оркестра - он должен располагаться не у рампы и не за сценой, а как-то иначе, так, чтобы публика не просто слышала музыку, а была весь вечер "окутана" ею.
Постановка не была осуществлена, но жажда преображения не оставляла Вахтангова. "Надо взметнуть... - записывает он в дневнике. - Надо сыграть мятежный дух народа". Он хочет инсценировать Библию. Он мечтает о пьесе, где действуют не отдельные персонажи, а "только толпа". "Идут на преграду. Овладевают. Ликуют. Хоронят павших. Поют мировую песнь свободы". Он бы сам написал такую пьесу, но "какое проклятье, что сам ничего не можешь".
Он заново вчитывается в книгу Ромена Роллана "Народный театр". Мысли о театре, обращенном к широким массам, о театре, который становится братским общением, праздником, открытым для всех, сейчас ему особенно близки.
В 1924 году в газете "Известия" появится знаменитая статья Вахтангова "С художника спросится". Но написана она гораздо раньше, в апреле 1919-го, и представляет собой один из первых манифестов советской режиссуры. В ней Вахтангов настаивает на коренной связи подлинного художника с народом.
"Если художник хочет творить новое, творить после того, как пришла она, Революция, то он должен творить вместе с народом. Не для него, не ради него, не вне его, а вместе с ним. Чтобы создать новое и одержать победу, художнику нужна Антеева земля. Народ - вот эта земля... О каком же "народе" идет речь? Ведь мы все - Народ. О Народе, творящем Революцию".
Он чувствует свою ответственность перед теми, кто "вышел строить и месть в сплошной лихорадке буден". Он хочет служить новой эпохе. "Искусство, - пишет он Станиславскому, - не может и не должно быть достоянием группы, достоянием отдельных лиц, оно есть достояние народа. Служение искусству есть служение народу. Художник не есть ценность группы, он ценность народа. Вы когда-то сказали: "Художественный театр - мое гражданское служение России". Вот что меня увлекает, меня - маленького человека".
Ю. Смирнов-Несвицкий.
|
