|
 Улица Степана Разина, бывшая Варварка, одна из самых старых и примечательных улиц Москвы. История не оставляла Варварку в сиротах, не щадила ее и не обделяла радостями. Улица хранит в памяти возвращение поредевшего, израненного воинства Дмитрия Донского с Куликовской битвы. Она помнит гомон торгового люда, странный говор аглицких купцов, селившихся на Посольском дворе Ивана Грозного, бесшабашные песни скоморохов, крики юродивых. Она пережила пожар, отблески которого высвечивали бледное лицо Бонапарта. А в ноябре семнадцатого она слышала тревожные и твердые шаги красногвардейцев, спешивших к Кремлю.
История и сейчас не ушла с улицы Разина. Она в ее воздухе, в ее памяти, в камнях ее зданий, усердно и всерьез восстанавливаемых в последние годы реставраторами. Но история на улице о себе не кричит и даже шепотом о себе ничего не рассказывает. Она заслонена настоящим, как небо на той же улице, холодно-мраморной громадой гостиницы. Улица Степана Разина - живая, шумная, порой кажется, что это вовсе и не улица, а всего лишь транспортная магистраль - беспрерывно извергается по ней лавина машин, спешат люди стремительной московской походкой - рядом ГУМ и другие деловые учреждения. В этой суете прохожий, даже если и волнует его история Отечества и родного искусства, успевает лишь скользнуть взглядом по куполам и древним стенам, пробудив в себе мимолетные ассоциации и телеграммные мысли, которые тут же уступают место заботам дня. Где уж тут остановить мгновение!
К счастью, на улице Разина есть исторический "срез". Есть место, где с помощью знающих людей и собственного воображения можно усесться в машину времени и отправиться в путь по ухабам прошлого. Для этого стоит приостановить свое стремительное движение и открыть дверь дома № 10.
В этом доме вот уже несколько лет находится филиал Государственного Исторического музея. Филиал этот живет в неизвестности, рекламой не избалован, а уж если и приманивают в него посетителей, то делают это неумело и скучно. А зря. Может быть, смущают анкетные данные дома, связь его с династией Романовых? Действительно, строил палаты в пору Ивана Грозного боярин Никита Романов, чьи потомки стали потом российскими царями, но палаты-то тут при чем! Они уникальны, другого такого жилого здания в Москве пожалуй, уже и не найдешь. Древнейшей части палат четыреста лет! И стоят себе.
Палаты знакомят с бытом средневековой Руси. Когда заходишь сюда, попадаешь именно в средневековое жилище, где хозяев нет, но вещи остались, и не свезены они сюда музейным порядком для того, чтобы оказаться рядом с костью мамонта и моделью турбобура, а находятся на своих законных местах, где и полагалось им находиться триста лет назад. Оттого и впечатляют и врезаются в память навсегда.
Вот спускаемся мы в подвал XVI века, выложенный из белого камня, без железных связей, и видим боярское добро. Чего тут только нет: и конская упряжь, и берестяное ведро-черпуха, и секиры, фонари и поставцы для лучины, да такие, по которым обмирают нынешние художники по интерьеру. А больше всего стоит там коробов и сундуков, тяжелых, надежных, кованных железом. Да и сам подвал похож на сундук, и свод у него - коробовый. А наверху - жилые покои, и там мы видим оконца из слюды, изразцовые печи, лавки, стулья с резными спинками, ларцы с украшениями, кокошники, образцы знаменитого русского шитья жемчугом и прочее и прочее. Двадцатый век отключен, как будто бы и перестал греметь под слюдяным оконцем. Вот сейчас, кажется, откроется дверь, и прозрачная, печальная, войдет царская невеста. А миновав рабочий кабинет боярина с расписными стенами, с диковинным глобусом и гусиным пером. опущенным в чернильницу, мы ступаем на узкую и крутую лестницу. Дом, как хороший режиссер, подготовил нас к встрече с третьим этажом. Там - страна Самовария.
 Есть слова или словосочетания, которые оторвались от своего первоначального смысла, поднялись над ним, стали как бы магическими и, произнесенные, вызывают у нас и у иностранцев чувства особые, не нуждающиеся в расшифровке, а иногда ей и не поддающиеся. Среди других слов и словосочетаний, часто более важных, оказалось и "русский самовар". Самовару у нас особый почет.
Ему повезло и в песнях, и в стихах, и в прозе. А больше всего в живописи. Великий Кустодиев изображал красочную жизнь русского народа, его здоровье и молодость, его широкую душу, умение веселиться и с удалью ломать устои старого мира. И во многих полотнах, рассказывающих о буйной народной стихии или о застое размеренной купеческой жизни, Кустодиев с особым смыслом живописал чаепитие, как вечное и значительное действие, как некий важный ритуал, без которого и обойтись нельзя. Извозчики в его знаменитом "Московском трактире" пьют чай так, будто они собрались на тайную вечерю. А в философской картине "Голубой домик", где человек представлен и младенцем и собеседником гробовщика, чаепитие с самоваром означает расцвет жизни человека, его вершину.
Самовар был в центре стола и как бы организовывал разговор. А что приятней застольной дружеской беседы? Чайник пронырлив и суетлив, раз, раз - он уже обошел стол, стал и пуст и глуп. А самовар не таков, он степенен, рассудителен, он сохраняет жар и сохраняет беседу, делает ее неспешной, а потому и более значительной. А вокруг него - калачи, бублики, пряники, колотый сахар, мед и варенье из многих ягод. И длились чаепития часами.
Судьбу самовара определило и еще одно обстоятельство. Появился он в морозной стране. Зиму не проведешь на печи, дел человеку хватало. Вот и нужна ему была баня с паром покрепче и напиток такой, чтобы жажду утолял и не давал замерзнуть. Для лета хорош квас, а для зимы хорош сбитень. Горячий медовый напиток с пряностями, добавленными для запаха и вкуса. Чай и кофе не были тогда России известны. А сбитенщики предлагали свой напиток в толчее и суете торговых рядов, были тут как тут на шумных площадях, согревали народ у приказных и ямских изб. мужики в полушубках, в высоких шапках, со связками баранок в руках, со сбитнем на подносе, ходили (оттого и назывались ходебщиками), приманивали: "Вот сбитень горячий, мед казанский, сбитенщик астраханский!.. Не пей пива кружку, выпей пива на полушку!"
Сбитень разносили в сбитенниках, похожих на нынешние чайники. Но в тех чайниках внутри была труба с раскаленными углями, а в низу - поддувало. Сбитень не остывал. Сбитенник и дал жизнь роду самоваров. А настоящему самовару время пришло в восемнадцатом веке, когда чай и кофе сделали сбитень напитком музейным. Во второй половине XVIII века за производство самоваров взялись всерьез на уральских заводах и в Москве. А в конце века купец Назар Лисицын основал самоварное производство в Туле. Тула стала самоварной столицей. Через сто лет, когда во всех, наверное, домах России имелись самовары, в Туле их делали уже на десятках заводах и мастерских. Славились также и московские самовары, и самовары из Суксуна, что под Пермью, и даниловские самовары из-под Ярославля.
Расторопные тульские, московские, ярославские мужики выделывали самовары, на которые любо-дорого было посмотреть на прилавках торговых рядов и ярмарок. Мастера распределяли между собой операции, а их было больше десяти. Наиболее важным, хребтовым делом считалась "наводка". Наводильщик спаивал листы латуни в широкий цилиндр - для корпуса самовара - и в узкие - для внутренней трубы или кувшина, а потом на наковальнях корпус получал задуманную мастером форму, хитроумную или совсем простую. Наковальни были горизонтальные - "кобылины", и вертикальные - "стоймо". Другие их товарищи делали крышки, конфорки, шейки,отливали ручки, краны, поддоны. Потом самовар собирали и отделывали, и получалось не только утилитарная вещь для кипячения воды, но и чаще всего произведение искусства.
Это было ясно, наверное, и нашим предкам. Особенно когда они поглядывали на дышащий огнем, с важной барыней-грелкой наверху самовар, воздвигнутый в центре стола, на пестрой скатерти, а рядом стояли чашки с цветами на боках и яркие пузатые чайники. Праздник приходил в дом, пусть не часто, но приходил, А имена мастеров самоварного дела никому не были известны. Иногда они оставляли на своих изделиях инициалы. Есть на выставке самовары, подписанные - И. Н., Ф. В. (тут же заказчик распорядился вывести: "Павел Комаров доставляет самовар жене своей Анисье на вечное владение"). Есть и такая подпись: "...а работал крестьянин... Матвей Иванович..." Зато фамилии заводчиков встречаются часто. Такова уж судьба многих русских мастеров прошлого - зодчих, иконописцев, ювелиров, вышивальщиц, редкостных артистов и умельцев. Оставались они безымянными, молчаливыми тенями или сливались в сознании благодарных потомков с образом легендарного Левши. А искусство их вечно. Выставка на улице Разина - тому пример.
Пройдемся по стране Самовария.
 Она невелика, но богата. Вся ее история тут как на ладони. Вот знаменитый родоначальник самоварной фамилии - сбитенник, вот уж совсем неожиданные и забытые самовары-кухни с тремя отсеками - в них одновременно поспевали кипяток, щи и каша, кушай и пей на здоровье. Фабрика-кухня екатерининских времен. Вот самовары восемнадцатого века, вот девятнадцатого, вот последний, никелированный, электрический, тульского завода "Штамп", 1967 года. Самовары самые разные - дорожные, кофейники с двумя кранами, с поворотным механизмом (сам всех гостей обносил), золоченые, серебряные, из красной меди и из желтой меди, луженые, мельхиоровые, железные, фарфоровые.
Менялись вкусы, менялись направления в искусстве - менялась и форма самоваров. Вот самовар XIX века - типичный классицизм, сверху на нем два подсвечника, по бокам сфинксы, совы, ангелы, а вместо крана некий странный зверь с крыльями. Не пивал ли из этого самовара М. И. Кутузов? Позже, в середине прошлого века, самовары стали походить на пышные, изукрашенные вазы и кубки. А в конце века мастера подошли к более строгой форме - рюмок и бочонка. Форма эта и нынче сохраняется.
Самовары на выставке стоят под стеклом чинно, степенно. Но до того они живописны, до того не похожи друг на друга - каждый имеет свой норов, каждый поглядывает сердито или лукаво, - что, кажется, стоит только уйти посетителям, а лампам погаснуть, тут же явится андерсеновский Олле-Луккойе или местный домовой, которому по штату полагалось бы жить в здании XVI века, добряк и ворчун, явится, скажет волшебные слова, и оживет страна Самовария.
Впрочем, можно было бы обойтись и без волшебных слов, а оживить самовары самым естественным способом - наполнить водой, растопить, и тогда бы они тоже заговорили, и у каждого бы из них оказался свой голос, свой звук. Но пока самовары молчат, а шумят вокруг них посетители.
В сороковые и пятидесятые годы XX века самовары умирали. В энциклопедии им не нашлось даже строчки. Век для них казался неподходящим. Ритмы жизни этот век установил стремительные, нервные, жесткие, время уплотнилось , где уж тут выбрать часы (!) для чаепитий и неторопливых застольных бесед. Самовар был анахронизмом, жизненный путь его оканчивался на складах металлолома печальным звоном помятых боков. Впрочем, по существовавшим тогда правилам, прежде чем сдать самовар утильщику, надо было выломать у самовара трубу, и, помучавшись с этой несчастной трубой и так ее не выломав, приборы для кипячения воды волокли на свалку. Где те свалки? Сколько погибло в них изделий мастеров, которые и на этой выставке не были лишними.
Но та печальная пора жизни самоваров оказалась временной. Достаньте-ка теперь в магазине тульский самовар, пусть электрический, пусть с белыми пластмассовыми ручками, но по-прежнему красивый! Спросом пользуются и сувенирные самовары. Но не рождена ли охота за самоварами модой на старину, заразившей и обывателя? Думаю, что нет. Думаю, что возвращение к самовару вызвано естественной реакцией человека именно на стремительные ритмы современной жизни, естественным желанием остановиться и не спешить хотя бы полчаса.
И вот, покидая страну Самоварию, пожелав удач ее устроителям, хочется сказать о следующем. Экспозиция выставки - капля из океана, называемого фондами Исторического музея. Океан этот подземный, людскому глазу недоступен. Видимо, музей мог бы устроить одновременно десятки интересных выставок. Но нет помещений. Палаты Романовых стоят в самом центре Зарядья. Предложено было устроить во всех здешних памятниках архитектуры музей и выставки. Пока в подкрепление дому № 10 открыта для посетителей лишь церковь Троицы в Никитниках с удивительными фресками XVII века, которая, уверен, скоро будет признана одной из музейных жемчужин Москвы. Два же других отреставрированных здания отданы случайным хозяевам. Неразумно и недальновидно. Хотелось бы, чтобы у остальных памятников Зарядья судьба сложилась иначе и мы могли бы в стенах этих зданий открывать для себя прошлое великой страны.
Как и на выставке "Русский самовар"
Владимир Орлов.
"Смена" 1969 г.
|
