Тем не менее мы говорим о красоте самолета. И это несмотря на то, что новая конструкция рождается в результате тщательного отбора лучших рациональных качеств и строгого их воплощения, несмотря на то, что специфические свойства авиационной конструкции отвергают все, не имеющее непосредственного отношения к ее функциям.
Распространено мнение, что создание красоты окружающих предметов является делом художника и что сухость, рационализм даже самого совершенного технического сооружения нельзя преодолеть без его участия. Но как же быть тогда с самолетом, в создании внешнего вида которого художник до сих пор не участвовал? Не является ли тогда красота его «автоматической», возникающей вне мысли конструктора, независимо от его воли? Думается, нет. Каждый конструктор мечтает увидеть создаваемую им машину красивой, полной гармонии. Дело здесь не только во вкусе инженера, но и в необходимости придать самолету такие внешние качества, которые порождали бы доверие и любовь к нему летчиков и пассажиров. Поэтому конструктор должен думать и о красоте проектируемого самолета. Но думать, конечно, мало. Если инженеру иногда удается без участия художника придать своему детищу законченную красоту технического сооружения, то это происходит потому, что конструктор, глубоко проникший в существо проектируемой машины, кроме специальных знаний и опыта, обладает огромной общей культурой, современным вкусом, пониманием законов эстетики, богатой интуицией и чутьем. Все это помогает ему постичь не только утилитарное, но и эстетическое назначение машины.
Путь к выполнению заданных летно-технических требований может идти через различные схемы и компоновки. Каждая из них может быть вполне оправдана функционально, иметь свои преимущества, доказать которые можно иногда лишь путем практического осуществления идеи. В этом смысле конструктор должен часто обладать большой творческой смелостью, даже если осуществляемая схема не является его теоретическим открытием. При этом нельзя отрицать влияния вкусов, манеры и склонностей конструктора на конечный итог работы, хотя принципиальное решение композиции самолета является плодом теоретического и экспериментального осмысливания проектного задания и расчета. Этим и только этим следует объяснять основные отличия во внешнем облике машин одного типа или назначения. Например, скоростные пассажирские самолеты, снабженные турбореактивными двигателями, могут иметь различный внешний облик, связанный главным образом с формой и размещением крыльев и стабилизатора, количеством и размещением двигателей (ТУ-104, «Боинг-707», ИЛ-62, «Тридент»).
Внешние отличия имеют и самолеты с турбовинтовыми двигателями. ТУ-114 отличается от самолета ИЛ-18 стреловидностью своих форм, это продиктовано тем, что первый из них был спроектирован на большие скорости полета. Иную аэродинамическую схему, оказывающую влияние на все композиционное решение турбовинтового самолета, прорабатывает коллектив конструкторов под руководством О. Антонова. Примеры говорят лишь о возможности разных подходов к решению внешней компоновки самолета, и в каждом примере подтверждается зависимость выбранной схемы от исходных предпосылок.
И все-таки в каждой модели видны творчество и рука ее создателя. Они — в тех незначительных на первый взгляд, деталях, которые дополняют выразительный облик совершенной конструкции: и в общих пропорциях, и в плавности линий основного контура и «зализов», и в решении носовой части фюзеляжа, и в форме и ритме окон, и во внешней раскраске самолета, и в других менее приметных деталях. Так самолет получает законченный пластический и композиционный строй, который способствует выявлению его эстетических качеств.
И все это без участия художника?!
Чем все-таки объяснить этот кажущийся парадокс: технически совершенная эстетическая форма отвергает при своем создании участие людей, наделенных правом и умением создавать пластически совершенные формы, творить по законам красоты и искусства? Конечно же, не консерватизмом конструкторов, тем более, что к работе над интерьером пассажирского самолета уже давно привлекаются специалисты с художественным образованием.
Дело, очевидно, в другом. Если сейчас конструктор еще не может дать художнику слово при разработке внешнего вида самолета, то это не только потому, что там ему нет роли, и не потому, что конструктор сам постиг его эстетическую сущность. Главное, что тот тип художника промышленности, который складывается сейчас, ни в коей мере не может удовлетворить конструкторов самолетов. Специалист, вооруженный знанием законов художественного творчества и некоторых теоретических основ технической эстетики, но лишь поверхностно постигший сущность и законы конструирования и технологии самолета, не только не может быть равноправным соавтором при создании машин, но и едва ли вообще сможет поправить где-либо конструктора.
Тем не менее было бы несправедливым не признавать за художником в будущем более значительной роли при создании внешнего облика самолета. Но путь к этому, как нам кажется,— не через художника «около проектирования» и не через конструктора, «повысившего свои эстетические знания», а через инженера-художника, непосредственного участника проектирования, глубоко усвоившего и органично воспринявшего принципы художественного конструирования. Современный термин «дизайнер» должен относиться к специалисту именно такого типа.
Говоря о будущей роли художника в создании самолета, следует помнить, что авиация — это не только сверхзвуковой истребитель и огромный лайнер, но и большое число типов легкомоторных пассажирских и специальных самолетов, вертолетов, планеров.
Разумеется, дизайнер не должен играть роль только «стилиста» по аналогии с автомобилестроением. Целью его будет законченная, совершенная аэродинамическая форма, каждый элемент, каждая деталь которой будет приближать се к идеалу гармонии красоты и целесообразности. Мы не боимся предполагать, что когда-нибудь именно дизайнер принесет конструкторам новые идеи, не только не входя в противоречие с их поисками, а, наоборот, помогая им «открыть» новые аэродинамические формы или линии, которые будут оправданы расчетом и приняты к осуществлению.
И. Бубнов |