Искусство арабских стран и Ирана

Монография Б. В. Веймарна — «Искусство арабских стран и Ирана VII — XVII вв.» — подводит итоги длительного и по научным результатам весьма значительного периода изучения советскими учеными искусства стран зарубежного Востока. Появлению книги предшествовало множество различного характера научных достоинств и целенаправленности статей. посвященных наиболее примечательным произведениям или различным областям искусства. Немало было и работ, рассматривавших некоторые историко-теоретические проблемы развития художественной культуры. Широкой известностью у нас и за рубежом заслуженно пользуются солидно аннотированные альбомы с воспроизведениями шедевров искусства, украшающих экспозиции наших музеев или находящихся в хранилищах библиотек, в первую очередь Эрмитажа и библиотеки имени Салтыкова-Щедрина.

 На подступах к созданию монографии находились краткие обзоры и небольшие статьи энциклопедических изданий и главное — соответственные разделы многотомных всеобщих историй искусства и архитектуры. В создании многих подобных работ Б. В. Веймарн — видный знаток искусства народов советского и зарубежного Востока — активно участвовал в качестве автора, научного редактора и организатора.

Количество подобной направленности работ — разнохарактерных, разрозненных и преимуществейно небольших — переросло в новое качество. Проявлением его и явилась написанная с марксистско-ленинских методологических позиций первая капитальная монография об искусстве стран зарубежного Востока, значение которых в мировом художественном развитии чрезвычайно велико.

Исследователь, серьезно занимающийся историко-теоретическими проблемами развития художественной культуры народов Переднего Востока, не сможет пройти мимо монографии Б. В. Веймарна. Советских и зарубежных востоковедов, даже не специализирующихся в области искусствознания, привлечет выбор стран, искусство которых явилось предметом исследования. Страны арабского мира и Иран в эпоху средневековья теснейшим образом были связаны с народами Закавказья и Закаспия (нынешних восточных республик нашей страны) своими судьбами — вхождением в состав одних государственных образований, бурными событиями военно-политической истории, сходными чертами социально-экономического и культурного развития.

Трудно переоценить значение художественного наследия стран Арабского Востока и Ирана, воздействие его на развитие искусства Переднего Востока, чем в известной мере объясняется живучесть поныне бытующих в зарубежном искусствознании панисламскнх, панарабских и паниранских «концепций», научная несостоятельность которых подтверждается в монографии.

Внимание зарубежных ученых привлекут принципиально новые аспекты рассмотрения ряда важных, по-прежнему остро дискутируемых проблем — изобразительности (в искусстве мусульманского мира; внешних и внутренних архитектурно-художественных связей; места и значения локальных школ в художественном развитии той или иной страны и даже региона, проявления творческой индивидуальности художника в условиях средневековья и т. д. и т. п.

Общеизвестно, что любая попытка атрибуции и установления подлинной художественной значимости любого произведения искусства не может быть объективной и достоверной без широкого кругозора исследователя, реальности его представлений о сходных произведениях. Первоначальный период работ советских искусствоведов в области изучения наследия художественной культуры народов зарубежного Востока, условно назовем его довоенным, в основном и был подчинен задаче накопления и осмысления материала по множеству разрозненно изучавшихся более или менее примечательных памятников, в лучшем случае различных областей искусства и художественного ремесла, в ту пору от него неотделимого. В этом отношении показательны такие работы, как ряд статей сборника «Памятники эпохи Руставели» (М. — Л., 1938), монография «Живопись Ирана» Б. П. Денике (М., 1938) или исследование М. М. Дьяконова по бронзовой пластике первых веков хиджры (Труды Отдела Востока Эрмитажа, т. IV, Л., 1947).

Наступление следующего этапа было ознаменовано появлением ряда капитальных монографий, в которых по накопленному обширному материалу изучения отдельных памятников, их типологически единых групп или различных областей искусства, прослеживался многовековым путь развития искусства и архитектуры ряда народов Советского Востока.

Появление этих книг было немыслимо без основательного знания зарубежной искусствоведческой литературы. Современные государственные границы, сложившиеся в основном в результате военно-политических потрясений XIX — XX веков, далеко не всегда совпадают с ареалом распространения художественной культуры многих народов Советского Востока. Немало памятников их архитектурного наследия, не говоря уже о сравнительно легко «движимых» произведениях других областей искусства, находятся за пределами нашей страны. Кроме того, выявление черт самобытности, присущей искусству каждого народа — безотносительно большого или малого, — невозможно без реальных представлений об архитектуре и искусстве соседних и близрасположенных народов, связанных с ним общностью исторических судеб. Одна на коренных задач исследований подобного рода определялась стремлением выявить черты самобытности художественного наследия народов Советского Востока. Тем более что в зарубежном искусствоведении по-прежнему нередки вольные или невольные попытки растворить ее памятники во взятых вне времени и пространства, подчас тенденциозных понятиях «панисламского», «паниранского» или «пантюркистского» искусства. Даже в сравнительно недавно изданных монографиях, посвященных искусству Ирана или Турции, не говоря уже об искусстве ислама, встречаются широкоизвестные памятники азербайджанского зодчества или архитектуры народов Средней Азии, от дворцового ансамбля ширваншахов в Баку или «башенных» мавзолеев Нахичевани, до мавзолея саманидов в Бухаре или усыпальницы Гур-Эмир в Самарканде. В обобщающего характера монографиях советских ученых искусство народов зарубежного Востока рассматривалось в качестве своеобразного фона лишь в связи с изучением основной проблемы.

Назрела неотложная необходимость и складываются реальные возможности для столь же внимательного и глубокого изучения пути художественного развития стран зарубежного Востока. Результаты исследований в этом направлении будут способствовать конкретизации, уточнению, обогащению, а иногда и существенному изменению устоявшихся представлений об особенностях и закономерностях процесса художественного развития каждой из них, а также передневосточного региона в целом.

Структура рецензируемой книги несколько необычна. В первом разделе рассмотрена проблема изобразительности в мусульманском искусстве Ближнего и Среднего Востока, а два последующих посвящены искусству арабских стран, а затем Ирана. Не ошибемся, полагая, что среди многих общих проблем, неизбежно возникающих при изучении искусства мусульманских стран, проблема изобразительности привлекала внимание ученых больше любой иной. Общеизвестно откровенно резко неодобрительное отношение догматики ислама к изображению живых существ, что резко ограничило развитие изобразительных искусств, в первую очередь статуарной скульптуры и монументальной живописи.

Встречающиеся мозаичные, рельефные, живописные изображения живых существ, не говоря уже о редкостном богатстве, великолепии и изысканности орнаментального убранства, не более чем декор, в буквальном смысле Этого понятия. В немалой мере определяя художественную выразительность архитектурного образа, они всегда остаются только украшением, никак не влияя на тек тонический строй здания.

Однако это одна сторона проблемы, пре имущественно относящаяся к произведениям искусства и художественного ремесла, пред назначавшихся для «верхушки» феодального общества, в своем быту не всегда придерживавшейся продиктованных исламом общих норм и правил. Здесь наиболее показательна миниатюрная живопись, тематика произведений которой говорит о «придворном» характере этой области искусства и узости социальных рамок ее распространения.

Другим полюсом анализируемой проблемы, по справедливому мнению Б. В. Веймарна, является пережиточно, но чрезвычайно устойчиво сохранявшаяся доисламская художественная традиция, ареал которой не ограничивался узким кругом произведений искусства, предназначавшихся для «избранных». Ее подлинную широту и жизненность характеризует убранство изделий, предназначавшихся для широкого рынка, — украшения массово изготавливавшихся предметов незатейливой хозяйственной утвари и быта.

Познавательную ценность раздела определяет не охват обширного фактического материала, а анализ больших групп письменных источников, своеобразно отразивших идеологическую борьбу, которая в свое время велась вокруг вопроса изобразительности. Содержание многих философских сочинений IX — XII вв., произведений классической литературы и искусствоведческих трактатов XV — XVII столетий служило своего рода теоретической опорой для многих фактов нарушения норм мусульманского вероучения.

Последующие разделы книги, как уже отмечалось, посвящены развитию искусства арабских стран и Ирана с VII по XVII век. В чем существенное различие содержания этих разделов книги и соответственных глав, написанных для томов «Всеобщей истории искусств» и «Всеобщей истории архитектуры», где также рассмотрена история развития искусства и архитектуры арабских стран и Ирана?

Написаны они с тождественных методологических позиций, и авторы их также не грешили неосведомленностью в специальной зарубежной литературе, служившей тогда едва ли не единственным источником фактических сведений. Основное различие заключается в том, что в главах «Всеобщих» преобладала фактография. Для своего времени они также насыщены интересным фактическим материалом. Немалая часть рассмотренных памятников впервые освещалась в отечественной литературе, и вто — одно из основных их достоинств. Сложившееся положение обусловили цели обобщающего характера многотомных изданий, жесткая ограничен ность размеров самих глав.

Благодаря этому проблемы и вопросы, вы являющие тенденции и характеризующие особенности процесса художественного развития, такие, как архитектурно-художественные связи различных областей, в том числе Востока «мусульманского» и «христианского»; локальные центры развития зодчества, миниатюрной живописи, изготовления художественных керамических, металлических и иных изделий; возникновение развитие и упадок художественных стилей; особенности проявления индивидуальности художника в условиях средневековья оставались, как говорится. в тени. В лучшем случае отмеча лись единичные архитектурно-художественные параллели, подчас привлекавшие внимание своей неожиданностью, либо выделялась та или иная художественная школа или ширазская школа миниатюрной живописи), либо упоминался тот или иной зодчий. художник или мастер художественного ремесла.

Рецензируемой книгой преследовались иные, не столько информационные, сколько исследовательские цели, что определило характер и направленность ее содержания.

Достоинством книги является анализ искусства арабских стран и Ирана на реальном историческом фоне, который только и может раскрыть подлинные причины возникновения, подъема и упадка местных художественных школ Среди поднятых книгой проблем остановимся на нескольких, наиболее близких нашему кругу интересов. К ним принадлежит и вопрос архитектурнохудожественных связей стран арабского мира в Иране с другими областями Переднего Востока, в первую очередь, нынешними Советскими Закавказьем и Закаспием — один из наиболее оживленно и остро дискутируемых.

Связи эти никем не отрицаются, трактуются, однако, различно, нередко вопреки исторической действительности. В своем стремлении показать арабский мир и Иран того времени целостным явлением, некоторые ученые распространяют этот тезис и на художественную культуру.

Искусство арабских стран и Ирана рассмотрено в книге на реальном историко-социальном фоне, который позволяет раскрыть подлинную природу основных тенденций процесса художественного развития. Периоды феодальной раздробленности обусловлива ли возникновение и расцвет локальных архитектурно-художественных школ. Становление и развитие их было связано с жизнью больших, нередко стольных городов — центров политической, хозяйственной и культурной жизни, средоточия строительства и развития художественного ремесла. Художественные традиции, складывавшиеся в подобных городах, были несоизмеримо более жизнестойкими, нежели сменявшиеся в них династии, а ареал шире недолговечных государственных границ.

Распространение ислама на землях, за воеванных арабами, протекало неравномерно. Темпы и характер этого сложного, а нередко и противоречивого процесса определяли многие локальные факторы, в первую очередь, упорство военного сопротивления захватчикам и сила укоренившихся традиций вытеснявшегося вероучения. Нередко вспыхивали различные по силе и длительности антиарабские восстания.

Вместе с тем, внедрение ислама неизбежно влекло за собой строительство подчиненных его нуждам и обрядам культовых зданий, в первую очередь мечетей. Сооружались они едва ли не во всех крупных городах. Однако одиночно сохранившиеся мечети того времени свидетельствуют, что в их строительство завоеватели свою архитектурно-художественную традицию, как правило, не привнесли. На первых порах под мечети приспосабливались существовавшие культовые здания, а при строительстве новых нередко использовались ранее сложившиеся архитектурные типы. Явление это было широко распространено, и примеры, приведенные в книге, нетрудно расширить за счет памятников на территории нашей страны.

Основой формирования новой идеологии стал ислам, определявший особенности нового этапа развития местной художествен ной культуры. %Однакс овальное влияние арабской художественной традиции было незначительным и ощутимо, пожалуй, лишь в произведениях искусства, предназначавшихся для ограниченного круга людей. Таким его проявлением была отмеченная Б. В. Веймарном роль арабско-иракской художественной традиции в процессе раз вития ширазской тебризской, исфаханской школ миниатюрной живописи.

Что же заимствовали завоеватели в захваченных землях? Вопрос этот важен, интересен и незаслуженно не изучен, хотя факты работы мастеров-«иноземцев» в странах арабского мира отмечались неоднократно и их немало, от строительства знаменитого ниломера выходцем из Ферганы до керамиста из Тебриза, участвовавшего в сооружении багдадской мечети. Тем не менее, по подобным фактам не пытались установить, как такие умельцы, как говорится, «прижились» на чужбине — кто полностью подчинился новым условиям и традициям; кто обогатил их накопленным в родном городе опытом, кто и как проявил свою творческую индивидуальность. Речь идет о мастерах немалого и признанного профессионального искусства, наделенных правом «подписи». Исследования в этом направлении послужат развитием намеченных положений в книге, значительно расширят и прокорректируют устоявшиеся представления об ареале и направлениях архитектурно-художественных связей стран арабского мира с народами Закавказья и Закаспия.

Художественные связи искусства средневекового Ирана с искусством ряда народов нашей страны складывались и развивались иначе. Здесь имели место общие границы большой [протяженности, одновременно они стали жертвой арабской экспансии; все находились на большом удалении от центров халифата и главное — нередко входили в состав разновременных крупных государств, центры административной, политич ской, хозяйственной и культурной жизни которых находились то в Тебризе, то в Исфахани, то в Самарканде, то в других крупных городах.

Все это накладывало определенный отпечаток на характер формирования художественной культуры, одним из примечательных условий сложения которой являлась сравнительная легкость передвижения зодчих и мастеров художественного ремесла из одного города в другой, определяя обмен художественными ценностями в самом широком смысле этого понятия. Исторически обусловленные черты внешнего сходства в произведениях зодчества и искусства породили и поныне широко бытующий термин «иранское искусство», нередко механически объединяющий различные художественные явления. По прежнему нередки попытки «тиснуть в прокрустово ложе этого понятия не только различные произведения архитектуры и искусства народов Переднего Востока. в первую очередь Азербайджана и Средней Азии, но и целые области искусства, наделенные чертами стилистической общности. Отметим, к примеру, такие самобытные и художественно совершенные произведения искусства, как мавзолеи Нахичевани или мавзолей саманидов в Бухаре, мемориальное сооружение, так называемое диван хане дворцового ансамбля в Баку, или усыпальницу Гур-Эмир в Самарканде, не говоря уже о произведениях тебризской школы миниатюрной живописи или тебризских коврах. Знаток истории и культуры народов Переднего Востока А. Якубовский справедливо писал, что «внимательное изучение памятников материальной культуры и искусства Закавказья по-новому ставит и самую про блему о богатейшем иранском искусстве. Широко распространенное, выходящее далеко за пределы собственно Ирана иранское искусство, или искусство с чертами иранскими. создавалось не всегда иранскими мастерами, а часто мастерами из Армении, Албании (северные области Азербайджана. — Авт.). Грузии и даже Средней Азии. Уже эти факты заставляют само понятие «иранское» искусство в смысле его происхождения считать во многом условным». Суть этого тезиса раскрыта результатами разысканий последних десятилетий. Содержание книги служит убедительным подтверждением, что арабский мир единой, тождественной для всех областей архитектурно-художественной традиции не имел. Это явление присуще более поздним временам — эпохе крупных централизованных государств, с ее развитыми и прочными внутригосударственными хозяйственными и культурными связями.

Свое реальное выражение эти закономерности нашли и в истории искусства средневекового Ирана. В особенностях этапов его развития явственно ощутимы явления, присущие как периодам феодальной раздробленности, так и крупных централизованных государств. Наиболее наглядно они прослеживаются на материале архитектуры. За тонкость наблюдений и реалистичность обобщений среди множества работ, посвященных зодчеству — наиболее «недвижимому» виду искусства и теснейшим образом связанному с местными традициями, заслуженно отмечена не утратившая своей научной ценности капитальная работа Ф. Зарре, в которой архитектура Ирана рассмотрена по «провинциям», и монография Д. Уилбера, который архитектуру Ирана эпохи иль-ханов членит на две большие школы — азербайджанскую и иездскую.

Система рассмотрения позволила Б. В. Веймарну выявить специфику ареала художественных связей, подсказанную реальностью исторической обстановки. Для домонгольского времени, к примеру, наглядна принадлежность к единому архитектурнохудожественному кругу прикаспийских областей. Не случайно определение их моста в истории мусульманского мира было предметом специального курса лекций, прочитанного академиком В. В. Бартольдом в Баку еще в 1924 году.

В последующую эпоху характер художественных связей меняется, они расширились, соединяя центр империи сефевидов с периферией. Показательна не столько сила самобытности локальных традиций, сколько единства архитектурно-художественной образности. Наглядно это в дворцового типа сооружениях того времени. Приемы организации пространства, характер архитектурных мотивов и трактовки форм, методика убранства стилистически роднят садово-парковые дворцы Исфахана с дворцом сердара в Ереване и приемными покоями дворцового комплекса в Шеки. Относится зто и к великолепной площади Майдан иШах в Исфахани и ее миниатюрно-провинциальному варианту в Гандже, нынешнем Кировабаде.

Обратимся к другой, не менее актуальной проблеме — локализации и стилевой характеристике художественных школ, также являющейся ареной столкновения различных точек зрения и оживленных дискуссий. Острота полемики в значительной мере связана с тем, что в понятие архитектурной или художественной школы нередко вкладывается различное содержание.

Для «провозглашения» школы основанием обычно служат «подписи» зодчих либо мастеров художественного ремесла на их произведениях. Кроме имени, куньи — перечисления предков, лакаба — прозвища, профессионального звания, они нередко содержат и нисбу — наименование городов, из которого были родом или где работали. Но под школой нередко понимается и манера художественного исполнения, известная по возглавившему ее мастеру и т. д. и т. п.

Однако в любом случае необходимо четко охарактеризовать художественную традицию, выявить присущие ей черты своеобразия, сохраняющиеся и при различной интерпретации традиционного художественного образа. При этом нередки попытки под делать «подпись» мастера или приписать ему неподписанный шедевр.

Короче говоря, нисба мастера не всегда служит указателем принадлежности его к той или иной художественной школе.

Научно-познавательная ценность монографии Б. В. Веймарна в немалой степени определяется тем, что после известной книги Б. И. Денике «Живопись Ирана» (М., 1938), весьма ценной для своего времени и серьезно устаревшей в свете новейших разыска ний, он взял на себя нелегкую задачу — охарактеризовал рассматриваемые школы миниатюрной живописи, установил особенности их взаимосвязей, взаимовлияний и опосредствований как внутренних, ограни чивающихся передне восточным регионом, так и внешних, включая и Дальний Восток.

Проанализирован и обобщен чрезвычайно обширный и разнообразный материал разновременных трудов зарубежных и советских ученых. Особенностью их, в известной мере, была в большей или меньшей степени локальность исследований. Определяли ее когда доступность фактического материала — собрания различных музеев, отечественных и зарубежных, а когда и ограниченность конечных целей самих работ — сюжет миниатюр, характеристика различных коллекций, творчество отдельных мастеров и т. д. и т. п. Характеристики Б. В. Веймарна обстоятельны, конкретны и, главное, не статичны, а даны в динамике процесса последовательного развития. Труд автора книги не ограничивался визуальным знакомством с огромным количеством произведений миниатюрной живописи, хранящихся в различных отечественных и зарубежных коллекциях и превосходным знанием обширнейшей многоязычной литературы вопроса. Он содержит художественное «видение» предмета исследования, определявшее решительность суждений в спорных моментах, которых было, да и предвидится немало, в связи с ведущимися и предстоящими разысканиями. Лаконичность и яркая афористичность определений некоторых школ миниатюрной живописи, принадлежащих одному из крупнейших ее знатоков И. Щукину — «класси цизм» Тебриза, «барокко» Казвина и автохтонная традиция Шираза с ее архаизмом — расширены, наполнены реальным содержанием и рассмотрены в различных аспектах.

Но при всей многогранной полноценности этого оригинального труда, его автору особенно близки проблема изобразительности, пронизывающая всю книгу, и миниатюрная живопись, которая исследована наиболее досконально. Думается, что в обширном круге научных интересов Б. В. Веймарна, той их области, которая связана с художественным наследием народов Востока, эти проблемы для него, видимо, наиболее привлекательны.

Как всякая обобщающего характера, большого масштаба работа крупного ученого, монография содержит немало надежно аргументированных и тем не менее субъективных оценок, определений, мнений и привязанностей. Часть их, возможно, продолжит ведущиеся дискуссии, либо вызовет новые.

Книгой Б. В. Веймарна не только подводится итог немалого периода одного из направлений советского востоковедения, она знаменует начало его нового этапа.

Л. Бретаницкий