Встреча Чайковского с Толстым |
Они познакомились в декабре 1876 г. в один из приездов Толстого из Ясной Поляны в Москву. В честь Толстого в зале Консерватории состоялся концерт из произведений Чайковского. Они сидели рядом. В каждом движении Чайковского угадывалось беспокойство и напряжение. Толстой же сидел неподвижно, опершись о ручки кресла, слегка ссутулившись и опустив голову. Он внимательно слушал певицу. Чайковский видел в профиль выпуклый толстовский лоб и непроницаемой броней нависшую над глазом мохнатую бровь. Ему было тягостно оттого, что он не знал, что же выражает взгляд под этой нависшей бровью, и одновременно он был рад, что она заслоняет от Толстого его самого, охваченного все возрастающим волнением. Накануне в разговоре с ним Толстой сказал: «Тот художник, который работает не по внутреннему побуждению, а с тонким расчетом на эффект, тот, который насилует свой талант с целью понравиться публике и заставляет себя угождать ей,— тот не вполне художник, его труды непрочны, успех эфемерен». Чайковский все время возвращается к этой мысли. Его совесть чиста: никогда не писал он в угоду публике, в своей музыке он всегда был искренен. Разве не писал он исключительно по внутреннему побуждению, потому что не мог не писать? Отчего же он так волнуется? Он волнуется сейчас больше, чем в тот день, когда эти произведения исполнялись впервые. Гораздо больше. «Проще! — хочется ему крикнуть певице.— Только без чувствительности, без фальши!» Объявляют 1-й квартет. Исполнители долго усаживаются, прилаживаются к инструментам, друг к другу. Видно, что они взволнованы. Но с первых же звуков квартет звучит слаженно и свободно, и волнение Чайковского постепенно стихает, его уже не смущает присутствие Толстого. Вторую часть квартета — анданте кантабиле он слушает с увлечением. Эту мелодию он услышал когда-то у мастерового, певшего ее за работой. Он расширил ее дыхание, дал этой народной песне новую жизнь, но сейчас он уже не помнит этого, он сам захвачен ее проникновенной красотой. Чайковский оборачивается к Толстому: мохнатая бровь нависает еще ниже, что-то прозрачное блестит на щеке. Не может быть! Но плечи Толстого вздрагивают все сильнее и сильнее. Толстой плачет. Потом, вспоминая этот вечер, Чайковский писал: «Может быть, никогда в жизни я не был так польщен и тронут в своем авторском самолюбии, как когда Лев Толстой, слушая Аndantе моего квартета и сидя рядом со мной, залился слезами». Р. Левитан |
| Карта сайта | |