Добролюбов «Я люблю книги»

В доме Добролюбовых перед тем, как лечь спать, обычно запирали на ночь все свечи. Если Зинаида Васильевна забывала их припрятать, то случалось, что маленький Николай ночью тихо вставал с постели, зажигал огонь и, пользуясь полной свободой, погружался в чтение.

Бывало и так, что ему удавалось перехитрить родителей: с книгой в руках он пробирался к тускло мигавшей лампаде и здесь усаживался прямо перед иконами. Если проснувшийся отец заставал его в таком виде, среди ночи разыгрывалась шумная сцена. Александр Иванович громко выражал свое негодование. Указывая на иконы, он ссылался на нарушение всех приличий, а сын молча слушал, до крайности подавленный всем происшедшим.

Книги сыграли громадную роль в жизни Добролюбова. Чтение было его первой страстью с самых ранних дней детства. Чернышевский указывает, что к началу 1849 года мальчик уже «имел большой запас знаний, приобретенных неутомимым чтением всяких книг, попадавшихся ему в руки». При крайней скудости семинарского образования, Добролюбов своим ранним развитием был обязан только собственному, самостоятельному труду.

Чтение его было лишено всякой системы; разумеется, им никто не руководил. И неудивительно, что среди хороших книг, среди лучших произведений русских писателей, ему попадалось немало мусора, дешевого развлекательного «чтива» (в списке прочитанных книг встречаются, например, такие названия: «Ужасный брак», «Бешеная любовь», «Дремучий лес, или неизвестное существо в образе цыганки» и т. п.). Однако нетрудно представить себе, что среди грубой жизни, чуждой умственных интересов, после семинарской схоластики, иссушающей душу и разум, книги были единственной отрадой для замкнутого, сосредоточенного в себе мальчика.

Он доставал их всюду: перечитав все, что можно было найти в библиотеке отца, он качал брать книги в семинарии, у родных, знакомых, у семинарских преподавателей, у некоторых товарищей. Буквально десятки людей снабжали его книгами и, в частности, музыкальный критик А. Д. Улыбышев, редактор нижегородской газеты А. И. Щепотьев, живший в доме Добролюбовых, семья князя Трубецкого, жившая там же, нижегородский книгопродавец Н. Улитин, библиотека которого восхищала мальчика, и многие другие. Однажды ноябрьским вечером, возвратясь от Ули-тина домой, он присел к столу и быстро написал на клочке бумаги:

О, как бы желал я такую способность иметь,

Чтоб всю эту библиотеку мог в день прочитать.

О, как бы желал я огромную память иметь.

Чтобы все, что прочту я, всю жизнь не забыть.

О, как бы желал я такое богатство иметь,

Чтоб все эти книги себе мог купить.

О, как бы желал я иметь такой разум большой,

Чтобы все, что написано в них, мог другим передать.

О, как бы желал я, чтоб сам был настолько умен,

Чтоб столько же я сочинений мог сам написать...

Эти довольно корявые строки, написанные экспромтом, когда Добролюбову было 14 лет, и позднее оцененные им самим весьма строго, очень многозначительны. Они не только говорят об отношении его к книгам, но, в сущности, содержат в себе, целую жизненную программу, включая сюда, и стремление быть полезным людям, передать им свои знания, и смутное предчувствие будущего призвания — «авторства».

В одном письме, относящемся к концу семинарского периода, Добролюбов писал своему приятелю о том, что чтение книг сделалось его главным занятием и «единственным наслаждением и отдыхом от тупых и скучных семинарских занятий». «Я читал все, что попадалось под руку: историю, путешествия, рассуждения, оды, поэмы, романы, — всего больше романы. Начиная от Жанлис и Ратклифф до Дюма и Жорж Занд и от Нарежного до Гоголя включительно, все было поглощаемо мной с необыкновенной жадностью. Только почти и делал я во все эти пять лет».

В библиотеке отца было немало книг богословских или религиозно-назидательных. Однако более чем наполовину она состояла из книг, которые тогда называли «светскими». Сохранилась часть каталога, написанного рукой Александра Ивановича, где перечислено 550 томов, — это книги по истории. Англии и Италии, описания путешествий, книги по естествознанию, сочинения Карамзина, Жуковского, Бальзака, известный «Энциклопедический лексикон» Плюшара (16 томов), комплекты русских журналов разных годов («Отечественные записки», «Современник», «Вестник Европы», «Сын отечества» и др.).

Перечислив лучшие книги по каталогу, Чернышевский замечает: «Таким образом, ...во всей библиотеке Александра Ивановича набиралось, вероятно, больше 400 томов таких книг, которые или могли быть прочтены с пользою и были очень рано прочтены Николаем Александровичем, или могли служить — и, без сомнения, служили ему — для справок».

Чтение занимало настолько большое место в жизни Добролюбова, что уже в 12-летнем возрасте он ощутил потребность как-то отмечать, регистрировать для себя то, что им прочитано. В 1849 году он начал составлять списки прочитанных книг, называя эти списки «реестрами», и вел их с присущей ему аккуратностью (хотя и с некоторыми перерывами) до самого отъезда из Нижнего в 1853 году. Таким образом, мы можем составить довольно полное представление о круге чтения Добролюбова в семинарский период. Первое, что бросается в глаза при знакомстве с реестрами, — это огромное количество книг, с которыми успел познакомиться юноша. В реестрах зарегистрировано 785 названий. Если прибавить к этому четыре сотни книг из отцовской библиотеки и если вспомнить, что реестры велись с перерывами, то станет ясно, как неимоверно много прочел Добролюбов в юности и каким разносторонне развитым человеком он был ко времени своего переезда в Петербург.

Поражает и разнообразие его интересов. В реестрах значатся, например, названия следующих изданий: «История русского народа», «История средних веков», «Всеобщая история», «Опыт философии природы», «Быт русского народа», и т. д. Но первое место в добролюбовском чтении безусловно занимала русская художественная литература. Из реестров видно, что нижегородский семинарист успел основательно изучить отечественную словесность. Не говоря уже о ее крупнейших представителях — Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Кольцове, — он читал и знал Державина, Лажечникова, Загоскина, Козлова, Ростопчину, Нарежного, Подолинского, Бенедиктова, Богдановича и многих других писателей. В реестрах также отмечено немало иностранных авторов: Вальтер Скотт, Жорж Занд, Шекспир, А. Дюма, Теккерей и др.

Уже став известным журналистом, Добролюбов удивлял многих своим блестящим знанием русской и мировой литературы. Основы этого знания были заложены еще в Нижнем. Позднее, занятый напряженной работой, он, конечно, был бы не в состоянии прочитать так много. Но критик обладал с детства необыкновенной памятью, и это во многом помогло ему впоследствии.

К этому надо добавить, что Добролюбов с огромным интересом набрасывался на журналы, причем охотно перечитывал и старые комплекты, если они попадались под руку. Журналы он имел обыкновение прочитывать целиком, от крышки до крышки. В реестрах указаны «Библиотека для чтения», «Репертуар и Пантеон», «Москвитянин», «Отечественные записки», «Современник», «Христианское чтение», «Финский вестник», «Сын отечества» и другие. Нет сомнения, что с особенной жадностью он читал «Отечественные записки» и «Современник», где печатались статьи Белинского. Критика вообще привлекала его еще в ранней юности. В дневнике 1853 года Добролюбов записал: «...я так люблю нынче читать журналы и преимущественно отдел библиографии и журнальные заметки».

Судя по сохранившимся записям, Добролюбов именно в семинарские годы уже превосходно знал Белинского, читал его важнейшие статьи, и они производили на юношу громадное впечатление. Проповедь Белинского открывала новый мир перед Добролюбовым. «Читая его, — вспоминал он впоследствии, — мы забывали мелочность и пошлость всего окружающего, мы мечтали об иных людях, об иной деятельности и искренне надеялись встретить когда-нибудь таких людей и восторженно обещали посвятить себя самих такой деятельности... Для нас до сих пор дороги те дни святого восторга, тот вдохновенный трепет, те чистые, бескорыстные увлечения и мечты, которым, может быть, никогда не суждено осуществиться, но с которыми расстаться до сих пор трудно и больно...» Так писал Добролюбов в 1859 году в «Современнике», приветствуя выход первого собрания сочинений великого критика.

Как относился юный Добролюбов к прочитанному? По натуре необычайно впечатлительный и легко возбудимый, он, несомненно, читал очень внимательно и не только усваивал все, что узнавал нового и интересного, но и глубоко переживал прочитанное. Каждая новая книга оставляла свой след в его душе. Характерно, что на первых порах ему все нравилось, все вызывало у миролюбивого, по-христиански настроенного семинариста чувство восторженности и умиления. С 1850 года он начал делать в реестрах заметки о книгах, фиксируя свои впечатления. Сначала это были только комплименты неразборчивого читателя: «Прекрасно», «Занимательно», «Увлекательно», «Какое милое, добродушное остроумие...», «Прекрасное, грустное произведение» и т. п. Но уже через год мы замечаем попытки критически разобраться в прочитанном. В его оценках все чаще встречаются отрицательные суждения. Например, по поводу романа Дюма «Графиня Салиасбюри» Добролюбов, недавно увлекавшийся «Графом Монте-Кристо», записал: «Если бы не проклятое правило — дочитывать все, что зачитал,— бросил бы с первой же части. Такая дрянь. Ужели это Дюма?»

Удивительной зрелостью мысли отмечено его раннее суждение о гоголевских «Избранных местах из переписки с друзьями». В 1850 году Добролюбов, по всей вероятности еще не знавший письма Белинского к Гоголю, записал: «Гоголь из романиста сделался святошей. Смиряется, хочет путешествовать к святым местам, пишет завещание, в котором проглядывает все-таки авторская гордость прежних времен».

Очень интересен язвительно-насмешливый отзыв семинариста Добролюбова о фальшивых писаниях графини Е. П. Ростопчиной. Прочитав драму «Семейная тайна», он записал: «Неужели в лакейской гр. Ростопчиной сидят сентиментальные пастушки, а в гостиной собираются лакеи? Интерес самый натянутый». Очевидно, что позднейшие печатные суждения Добролюбова об этой писательнице, неизменно отрицательные, опирались также на его ранние впечатления. В то же время Добролюбов высоко оценил роман Некрасова и Панаевой «Мертвое озеро» («прекрасный роман»), роман А. Ф. Писемского «Богатый жених», печатавшийся в «Современнике» в 1851 — 1852 годах.

Не довольствуясь краткими характеристиками прочитанной книги, Добролюбов пробует писать обстоятельные рецензии. Явно пытаясь подражать журнальным рецензентам (об этом свидетельствует хотя бы заголовок «Библиография»), он разбирает, например, повесть Д Григоровича «Четыре времени года», брошюру «Статистическое описание Нижегородской губернии», книжку об Александре Невском и др. Он явно не предназначает эту работу для печати (большинство названных книг старые) и тем не менее старается придать своим заметкам вполне законченный вид журнальных рецензий. Особенно примечателен отзыв о повести Григоровича, где молодой критик, в общем одобряя повесть, справедливо отмечает недостаточное знание писателем народного языка; «Несколько простонародных слов не изменяют целого склада речи, который совсем не походит в этих местах на простую мужицкую речь». Так из читателя Добролюбов постепенно становился критиком.

Еще раньше, в 1850 году, он написал первую свою критическую статью. Он задумал тогда выпускать в семинарии рукописный журнал под названием «Ахинея», который должен был, подобно всякому литературному журналу, состоять из трех отделов: словесность, критика и наука. Видимо, Добролюбов надеялся привлечь к участию в журнале некоторых семинаристов, интересовавшихся литературой и пробовавших: писать (кроме самого «издателя», в это время в семинарии писали стихи Митрофан Лебедев, Павел Орлов., Андрей Крылов). И вот в отделе критики первого и единственного номера «Ахинеи» Добролюбов поместил собственную статью, посвященную поэтическому творчеству семинариста Лебедева. Статья эта, носившая название «Известие о некоем новоявленном, великом, неразгаданном существе и его стихотворениях, вышедших в Нижнем-Новгороде...», была безжалостно разносной, автор решительно развенчивал дарование молодого поэта. Позднее, вспоминая этот эпизод, Добролюбов рассказал в дневнике 1857 года о том, что он написал «две Жесточайшие статьи» о стихотворениях Лебедева и даже отбил у него охоту к стихам. «Мне было тогда 14 лет, и на Лебедеве сделал я первую пробу моего критического таланта. В прошлом году перечитывал одну из этих статей и удивлялся, сколько уже тогда умел я высказывать здравого смысла, как остроумно умел придираться к каждому слову... и как мало имел я поэтического чувства... Стихи Лебедева, впрочем, и не могли возбуждать его: они были действительно плохи».

Знакомство с русской литературой, с ее лучшими образцами имело громадное значение для Добролюбова: оно способствовало и его общему развитию, и формированию его критического таланта, и выработке убеждений. Он обладал способностью извлекать для себя непосредственную пользу из прочитанного. Он без конца размышляет о каждой новой книге, сравнивает себя с ее героями, старается стать похожим на них или, наоборот, осуждает себя за такое сходство. Прочитанный роман или повесть всегда оказывает на его чуткую душу глубокое воздействие. После «Героя нашего времени», прочитанного трижды, ему хотелось походить на Печорина, и он старательно отыскивал в себе печоринские черты. После романа Писемского «Богатый жених» он испытал угрызение совести, обнаружив в себе будто бы сходство с героем ром ала, богатым бездельником Шамиловым. «Изображение этого человека глубоко укололо мое самолюбие, я устыдился, и если не тотчас принялся за дело, то, по крайней мере, сознал потребность труда, перестал заноситься в высшие сферы и мало-помалу исправляюсь теперь...

Чтение «Богатого жениха».., способствовало этому. Оно пробудило и определило для меня давно спавшую во мне и смутно понимаемую мною мысль о необходимости труда и показало все безобразие, пустоту и несчастье Шамиловых. Я от души поблагодарил Писемского». И дальше Добролюбов высказывает многозначительное предположение: «Кто знает, — может быть он помог мне, чтобы я со временем лучше мог поблагодарить его?!» Предположение это не сбылось, поскольку немногие зрелые суждения Добролюбова о произведениях Писемского носят критический характер и главным образом разоблачают их идейные недостатки. Но для нас важно другое: юноша Добролюбов благодарит писателя за книгу, которая помогла ему, пробудила в нем какие-то новые мысли, открыла новые истины.

Еще более существенным для развития Добролюбова оказалось влияние Лермонтова, который был ему особенно близок. Мы знаем, что мятежная лермонтовская поэзия с ее пафосом отрицания и протеста в свое время помогла Белинскому освободиться от некоторых заблуждений в период изживания им так называемого «примирения с действительностью». По словам П. В. Анненкова, «Лермонтов втягивал Белинского в борьбу с собой...» Примерно такой же характер носило и влияние Лермонтова на формирование сознания Добролюбова. Об этом говорит не только обилие лермонтовских цитат, которыми пестрят дневники Добролюбова (он любил с их помощью выражать свои мысли), но и прямое его высказывание, относящееся к 1852 году:

«Лермонтов особенно по душе мне. Мне не только нравятся его стихотворения, но я сочувствую ему, я разделяю его убеждения. Мне кажется иногда, что я сам мог бы сказать то же, хотя и не так же — не так же сильно, верно и изящно Немного есть стихотворений у Лермонтова, которых бы я не захотел прочитать десять раз сряду, не теряя при том силы первоначального впечатления. Грусть и презрение к жизни нередко были последствием чтения Лермонтова. А это много значит, когда поэт производит такое впечатление: чувство эго не мимолетное и довольно глубокое и не скоро преходящее».

Восхищаясь затем романом «Герой нашего времени» и характером Печорина, Добролюбов, при всем своем увлечении этим персонажем, обнаруживает способность критически отнестись к его недостаткам. Самое это увлечение он склонен приписать незрелости своего духа. «Герой нашего времени», — пишет он, — прочел я теперь в третий раз, и мне кажется, что чем более я читаю его, тем лучше понимаю Печорина и красоты романа. Может быть, это и дурно, что мне нравятся подобные характеры, но тем не менее я люблю Печорина и чувствую, что на его месте я сам то же бы сделал, то же бы чувствовал. Быть может, это болезнь раннего развития!..»

Недолгое увлечение «печоринством», а затем преодоление его были одним из этапов на пути стремительного развития Добролюбова. Надо признать, что Лермонтов — и своей прозой и, в особенности, стихами — помог ему освободиться от юношеской романтики и выработать в себе тот трезвый и осуждающий взгляд на жизнь, то «презрение» к окружавшей его действительности, которые так необходимы были будущему революционеру.

Способность глубоко переживать прочитанное и включать книгу в обиход своей духовной жизни Добролюбов сохранил и в более поздние годы. Так, в январе 1857 года, уже заканчивая курс в петербургском Педагогическом институте, он прочитал «Дневник лишнего человека» Тургенева и сделал такую запись в своем дневнике: «...какое ужасающее сходство нашел я в себе с Чулкатуриным... Я был вне себя, читая рассказ, сердце мое билось сильнее, к глазам подступали слезы, и мне так и казалось, что со мной непременно случится рано или поздно подобная история...»

На страницах нижегородского дневника Добролюбов не раз говорит о своей страсти к книгам. «Я большой библиофил... я люблю книги...» — записал он однажды.

Мало-помалу эта страсть к книгам превратилась в страстную любовь к русской литературе, к ее истории, к ее крупнейшим представителям, которым так много был обязан будущий критик. Великие творения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Белинского, Герцена внушали молодому Добролюбову благородные мысли и чувства. Они учили его любить и защищать добро и справедливость, ненавидеть зло, угнетение и бесправие. Они звали его отдать все силы народу, борьбе за его счастье. И он жадно впитывал в себя все, чем сильна была великая русская литература, чтобы потом верой и правдой послужить ей, послужить своему народу.

Наряду с этим у него возникла и с каждым годом все более крепла потребность писать самому. У него сложилось твердое намерение посвятить себя литературе.

В. Жданов