Сердечный портрет.

Едва ли не первый портрет, написанный Карлом Брюлловым в Италии, — портрет полковника Львова. Александр Николаевич Львов, светский человек и любитель искусств, путешествовал в то время по Европе.

Сердечный портретОтец Львова занимался архитектурой, и полковник, видимо, еще в Петербурге, знавал семейство Брюлло и даровитых братьев-художников.

Александр Брюллов сообщал домой, что по дороге в Рим, во Флоренции, они встретились с Львовым и познакомились с ним еще короче. Карл Брюллов много лет спустя, беседуя с племянницей Львова, вспоминал, как Александр Николаевич нашел его без копейки денег в какой-то жалкой гостинице, услышал от хозяина о его затруднительном положении, заплатил за него и не сказал ему ни слова, а Брюллов, по беспечности своей, того и не заметил и лишь через несколько месяцев узнал о дружеском поступке Александра Николаевича.

Вместе со Львовым братья Брюлловы путешествовали по Италии, с ним они впервые ездили к Везувию (общество их составляли также известные ученый, изобретатель электромагнитного телеграфа и востоковед Павел Львович Шиллинг и прославившийся своими приключениями в Отечественную войну Василий Алексеевич Петровский, адъютант великого князя Николая Павловича, будущего государя).

Полковник Львов всячески поощрял занятия Карла Брюллова, картину "Эрминия у пастухов", например, художник писал по его заказу. Но, наверно, дороже всех заказов было восхищение, с которым друзья-покровители относились к творчеству братьев Брюлловых.

Портрет А. Н. Львова написан с заведомым дружеским расположением. Брюллов, кажется, не ставил перед собой никаких особых творческих задач (впрочем, в широком светлом воротнике, черном плаще через плечо чувствуется непроизвольно, должно быть, попавшее в портрет впечатление от работ старых мастеров, схваченное в музеях по дороге и в галереях самой Италии): портрет из числа тех, в которых даже зрители, не знакомые с оригиналом, непременно угадывают сходство (зрители, в частности, неизменно замечают удивительно переданный "невидящий" взгляд Львова, страдавшего сильной близорукостью). Но хороший портрет это не только сходство, это обязательно и чувство. Свое чувство Брюллов сумел передать в портрете с поразительной откровенностью, открытостью даже. Портрет не только исполнен с чувством, он наполнен чувством.

Беседую с родственниками Львова через много лет после того, как портрет был написан, Брюллов обмолвился замечательными словами: "Для сердечного портрета я всегда готов".

Брюллов едва появился в Италии, как уже оказался завален заказами. Его мастерство как портретиста было, видимо, очень явственно. Не случайно еще по дороге в Италию его "перехватили" важные баварские особы и просили оказать им честь — исполнить портреты их самих и их близких. Брюллов не отказывался от заказов: они приносили ему материалную независимость и - что совершенно поразительно - редко оставляли его холодным. Явно заказные портреты он писал с интересом, с увлечением, с чувством. Дело, как правило, разъясняется, когда удается выяснить отношения Брюллова с теми, чьи портреты он писал. По большей части оказывается, что портрет либо положил начало "сердечным" отношениям, либо явился следствием их. Брюллов брал заказ, когда чувствовал вдохновение. Проходило вдохновение — заказ оставался невыполненным, так же как, впрочем, вовсе не обязательно, чтобы вообще был заказ: если являлось вдохновение, он писал портреты и без заказа.

Брюллов всегда тянулся писать людей, которые доставили ему удовольствие, радость. В Риме он написал вольтижера, мальчика-наездника, который выкидывал разные штуки, стоя на спине скачущей лошади. Мальчик, своим отважным занятием доставлявший искреннюю радость зрителям, был в эти минуты "хорошим человеком", которого стоило написать, — как когда-то нарисовал Брюллов старуху кухарку, порадовавшую его вкусными блинами.

В Милане Брюллова почтительно принимали у себя богатая аристократка, маркиза Висконти-Арагона; в ее салоне собирались знатнейшие особы, известнейшие таланты и образованнейшие умы. Но Брюллов, всякий раз приглашаемый, редко добирался до торжественных залов маркизы: он проводил вечера в ее швейцарской - дочь привратницы маркизы завладела его сердцем. Маркиза умоляла Брюллова подарить ей на память свою работу; Брюллов клялся, что непременно исполнит ее просьбу, но клятвы оставались словами, пока сообразительная маркиза не поступилась высокородным достоинством и не спустилась в швейцарскую, чтобы просить дочь собственной привратницы достать ей произведение художника. Через несколько дней она получила превосходный рисунок Брюллова.

В Риме у своего приятеля, академического пенсионера Бруни, будущего автора "Медного змия" и ректора Академии, Брюллов застал красавицу баронессу Меллер-Закомельскую: Бруни писал ее портрет.

— Так как вы сидите на натуре, то позвольте и мне порисовать с вас; я мешать вам не буду.

Брюллов пристроился в сторонке и сделал портрет баронессы акварелью, да такой, что, по воспоминанию очевидца, Бруни, взглянув на портрет, заплакал. Вспышка вдохновения, потребность сделать "сердечный портрет" не исчерпалась этой работой; вдохновение не ушло и подкрепилось, быть может, сердечным чувством. Брюллов, не откладывая, начал и быстро продвинул вперед новый портрет баронессы, портрет большой (маслом) и необыкновенно интересный.

Баронесса, обернувшись к зрителям, устроилась на корме уплывающей вдаль лодки; рядом с ней — ребенок, девочка; а на веслах сидит, управляя лодкой, белокурый молодой человек — сам Брюллов. Этот смело и красиво задуманный портрет с автопортретом остался неоконченным: наверно ушла сердечность, а вместе с нею и вдохновение. Спустя годы Меллер-Закомельская просила Брюллова окончить портрет и тем много ее утешить. Баронесса, видно, хорошо знала натуру художника: она писала, что понимает невозможность соблазнить его деньгами (хотя и распорядилась, чтобы банкир по желанию Брюллова немедля выплатил ему четыре тысячи, а после окончания картины - еще четыре), но она просила Брюллова "вспомнить, что когда-то вы сию картину любили и работали con amore". Но Брюллов уже не может окончить портрет; необычный портрет этот, неперменно замечаемый всеми посетителями, так и остался в мастерской художника до самой его смерти.

Уговаривая Брюллова, баронесса писала: "И себя самого поместите, как и прежде, мне весьма лестно будет иметь ваше изображение, а потомству очень интересно". Но Брюллов и в отношениях с потомством предпочитал, кажется, сердечность. Когда после триумфа "Последнего дня Помпеи" флорентинская Академия художеств просила его написать автопортрет для помещения в галерею Уффици рядом с изображениями самых великих художников, он горячо принялся за работу, но скоро потерял к ней интерес, да так и забросил. В галерею Уффици незавершенный автопортрет не попал: Брюллов подарил его семейству Карло Кадео, своего приятеля, у которого жил на квартире...

В. Порудоминский. 1978 г.

 

Последние публикации


  • Жан Кокто

    Поэт, драматург, киносценарист, либреттист, режиссер, скульптор... Трудно назвать такую творческую профессию, в которой не пробовал свои силы Жан Кокто, выдающийся деятель французского искусства.
    Подробнее
  • Сезанн от XIX к XX

    О Сезанне писали много. Современники ругали, издевались, возмущались. После смерти художника оценки стали более снисходительными, а затем и восторженными.   О жизни мастера сообщалось всегда мало. И действительно, жизнь Поля Сезанна не была богата событиями. Родился он в семье с достатком. Отец и слышать не захотел о занятиях сына живописью. Поль был послушен, сначала изучал юриспруденцию, затем сел за конторку банка и начал считать. Но творчество буквально обуревало Поля.   Он и страницы гроссбуха заполнял рисунками и стихами. Там записано, например, такое его двустишие:
    Подробнее
  • Жан Франсуа Милле век XIX

    Бескрайнее вспаханное поле. Утро. Перед нами вырастает молодой великан. Он неспешно шагает, широко разбрасывая золотые зерна пшеницы. Безмятежно дышит земля, влажная от росы. Это мир Жана Франсуа Милле...
    Подробнее

Популярное


  • Развитие стиля модерн в русской архитектуре конца 19 - начала 20 века.

    Стиль "модерн" возник в европейской архитектуре в последнем десятилетии 19 века как протест против использования в искусстве приемов и форм стилей прошлого.
    Подробнее
  • Великий немой.

    Так называли кино, когда не было еще изобретена аппаратура для озвучивания фильмов. Ленты выпускались тогда в прокат беззвучными, без привычной нам звуковой дорожки, что змеится рядом с кадрами. Но на самом деле беззвучным кино никогда не было.
    Подробнее
  • Музыка и поэзия. Немного истории

    Поэзия и музыка словно родились под знаком Близнецов. И хотя совершенно очевидно, что «рождение» этих искусств было вовсе не одновременным, оба означены постоянным тяготением друг к другу. Тайны тут нет: оба этих рода искусства взросли из одного зерна, вышли из одного лона — народного музыкальнопоэтического искусства.
    Подробнее
| Карта сайта |