Рисунки Татьяны Шишмаревой

Зритель соскучился по таким выставкам: не громоздким, легко обозримым и — не побоимся немодного слова — доходчивым; дающим пищу глазу, разуму, чувству.

По такому искусству, которое заставляет остановиться, задуматься, поразмыслить о жизни и о самом себе, вслушаться в окружающий мир, его гармонии и диссонансы. Таким предстало перед нами искусство Татьяны Владимировны Шишмаревой на ее персональной выставке в трех небольших выставочных залах Ленинградской организации Союза художников РСФСР.

Как-то мне привелось заговорить с Татьяной Владимировной об «Андрее Рублеве» А. Тарковского. Отдавая должное сильным сторонам фильма, она в то же время не соглашалась с трактовкой центрального образа. «Замкнутый в себе, пассивный и безучастный наблюдатель происходящего — таким я не представляю себе великого художника. И не только великого — любого, если только он художник настоящий». Это было сказано не столько о фильме, сколько о творчестве вообще. Собственном прежде всего. Действительно, искусство Шишмаревои не упрекнешь в самосозерцании, уходе в узколичную проблематику. Это искусство, раскрытое навстречу жизни, немыслимое вне постоянных контактов с нею.

Тонкое и строгое. Спокойное и светлое по основной своей тональности, хотя и не избегающее драматичных подтекстов и эмоциональной напряженности.

Шишмарева принадлежит к тому поколению ленинградских художников, которое многим было обязано В. Лебедеву — не только основами профессионального мастерства, но и основами искусствопонимания, художественными вкусами, эстетическими убеждениями. Были положения, которые Лебедев считал аксиоматичными. Одно из них гласило: художник обязан быть современен, должен принадлежать своей эпохе и выражать ее своим творчеством. Современность была той верой, в которой он укреплял своих младших товарищей и учеников. Остросовременно и творчество Шишмаревой. По форме своей и по сути. Прежде всего по центральной проблеме, которую оно из года в год решает последовательно и целеустремленно, и которая формулируется словами: образ современника. Шишмарева любит рисовать люден, — она хорошо их знает, зорко видит, лучше всего понимает. Она испытывает глубокое творческое удовлетворение, когда запечатлевает их — верно и остро.

Сказанное, однако же, требует уточнений. Станковая графика Шишмаревой — всегда натурное рисование. Но вслед за Пикассо она может сказать: «Я рисую не с натуры, а с натурой». Она не всегда задается целью запечатлеть человека, пусть верно и остро. Она стремится к большему: не к описанию человека, а к его истолкованию.

То, что делает Шишмарева, — это, собственно, не вполне портреты. Как раз тогда, когда она ставит себе сугубо портретную задачу, ее рука порой оказывается скованной, излишняя привязанность к конкретной модели мешает широкому пластическому обобщению, притормаживает свободное движение линии. Рисунок что-то теряет в том артистизме, который ему обычно свойствен, когда Шишмарева преследует не фиксацию индивидуального сходства, а ищет в своих моделях воплощение неких родовых качеств, присущих людям. Иными словами — черт характерности и типичности.

В лучших ее работах уловлены не просто типаж, пластика человека, его манеры, жесты, мимика, — она проникает глубже, и в характерной, остро увиденной модели раскрывается психологический тип.

Шишмарева трактует человека сложно, неоднозначно. Чаще всего она к своим моделям требовательно строга и в то же время очень доброжелательна. Порой не чуждается элементов гротеска, но — обычно в портретах женских — бывает движима проникновенным лирическим чувством, свободным, однако же, от всяких сантиментов («Лора»).

Если в некоторых случаях, особенно когда дело касается мужских моделей, Шишмарева идет на определенную монументализацию и даже героизацию образа, —таковы портреты художников Н. Кострова, В. Горяева, — то в других — портретах старого актера Я. Малютина, Игоря Стравинского — становится добродушно-ироничной. А иной раз может сделаться прямо-таки жестокой, и прежде всего по отношению к самой себе. Такова серия автопортретов, произведение поистине исповедальное, воспринимаемое как зримая материализация раздумий художника, мудрых и грустных, о беге времени, о судьбе человеческой, о бренном и непреходящем...

Сколь много можно сказать скупыми средствами рисунка! Никогда не перестаешь изумляться безграничным возможностям этого вида искусства, красота и значительность которого не стоят ни в какой связи с количеством затраченного материала. Шишмарева во многих своих работах дает пример предельного художнического самоограничения.

В поисках пластического языка, способного раскрыть мир ее представлений и чувств, она оставляет себе минимум средств, чтобы добиться максимальной их действенности. И преодолевает вытекающие отсюда трудности с такой свободой и уверенностью, какие даются, помимо таланта, годами и годами упорного труда.

Портретный рисунок Шишмаревой в подавляющем большинстве случаев строго линеен. Линия отвечает за все: она характеризует модель, выявляет ее пластику и душевное состояние, ее статику или динамику, ее пространственные координаты. Выисканная, расчисленная где-то там, в глубинах художнической интуиции, но на бумагу положенная сразу и без поправок, линия несет функцию конструктивной организации листа. Лишь изредка появляется негустая свободная штриховка, не претендующая на светотень или пространственность, а скорее преследующая цель некоторого декоративного обобщения рисуночной поверхности. Как правило, Шишмарева не жаждет здесь разнообразия фактур и техник (иное дело — в интерьерах). Для рисунка модели она предпочитает жесткий графитный или итальянский карандаш, а в последнее время все больше склоняется к перу и к обыкновенной авторучке, ценя оставляемый ею на бумаге протяженный, сухой, острый след в качестве идеальной линии, полностью оголенной от внешних эффектов В ее рисунке — специфическая для ленинградской школы ясность мышления и рациональная логичность творческого процесса, чистота графического стиля.

Вместе с тем в последние годы, после долгого перерыва, на редкость убедительно заявили о себе ее колористические способности. Среди работ шестидесятых — семидесятых годов особый раздел, несколько неожиданный рядом с черно-белой портретной графикой, составили интерьеры, исполненные преимущественно пастелью или цветными карандашами с добавлением угля, графита, иногда фломастера. Из этих материалов Шишмарева извлекает разнообразные, благородно-сдержанные цветовые гаммы. Берет свое затаившийся до поры темперамент подлинного колориста, и вот уже вспыхивает, переливается рдеющими отсветами залитый ярким летним солнцем «Красный интерьер» или вступают в изысканную гармонию сизые тени сумерек, сгустившиеся по углам комнаты, с тусклым свечением желтого окошка в ее глубине («Сумерки»).

Так выкристаллизовывается излюбленный прием Шишмаревой — размыкание художественного пространства листа. Она достигает этого, делая обычно центром (а иногда и главным элементом) интерьерной композиции окно, сквозь которое сюда, в тихий, уютный уголок жилой комнаты или мастерской, вторгаются сигналы большого мира, лежащего там, снаружи, — то откроется вид на корпуса новой архитектуры, то хлынут, перечеркивая оконную раму, солнечные лучи, то забрезжут вечерние огни с противоположной стороны улицы...

Очень редко мелькает в комнатах фигура человека — но всегда ощутимо его присутствие: в этой обстановке протекают его трудовые, творческие будни, эти предметы помогают ему жить и работать, хранят тепло его прикосновений. Можно сказать, что человек доминирует в творчестве Шишмаревой даже тогда, когда не является непосредственно объектом изображения. Причем по-прежнему это человек наших дней, с его образом жизни, привычками, занятиями.

В течение долгого времени Шишмареву знали почти исключительно как иллюстратора, автора многократно издававшихся и пользовавшихся заслуженной известностью иллюстраций, прежде всего к произведениям русской классической литературы («Пиковая дама», «Горе от ума», повести и рассказы А. Чехова, Н. Лескова и др.). Выставка открыла широкой публике другие, думается, более значительные грани ее творчества. Одновременно прояснились и истоки ее книжной графики; стало очевидным, что именно от натурного, станкового рисования иллюстрациям передается понимание людей, умение проникать в их характеры, выявлять диалектику их взаимоотношений.

Тем самым лишний раз подтвердилось постоянство глубинной темы художника, целостность миропонимания, единство творческой личности.

Говорить, что советский рисунок переживает ныне новый подъем, стало теперь уже общим местом. Но нельзя не назвать имя Шишмаревой среди мастеров, пронесших сквозь десятилетия традицию высокой культуры рисунка, опираясь на которую, он в наши дни заново укрепляет свой престиж, собирается с силами, чтобы двинуться дальше, к новым перспективам.

Б. Сурис. "Творчество" 1975 г.