|
 Высокая культура декоративной формы видна в очертаниях массивного коника, оттеняющего черное жерло печи своим светлым спиральным силуэтом. Развитый коник - чисто северный тип, пришедший из Новгорода, где подобные образцы найдены при раскопках (например, экземпляр из Новгородского музея). Хорошие коники обмерены в Брусенце на Сухоне. Эта форма типична и для Кокшеньги.
Резные навершия коников являются подлинной декоративной скульптурой, отдаленно напоминающий крутую шею коня. Наряду с вытесанными из корневища скамейками и швейками в виде зверя или птицы, круглыми "маковками", порой похожими на голову человека, коники придают интерьеру свободную певучесть линий, оттеняя тем самым строгость общего решения. Неисчислимо разнообразие северных коников - от тонких, ажурных, похожих на просечные железные светцы, до глыбоподобных пластин толщиной вполбревна с еле намеченными формами, как в хакасских каменных стелах.
Основу пластической выразительности интерьера создает огромная печь, поставленная и вылепленная как самостоятельное архитектурное сооружение, отчасти напоминающее постройки Новгорода. Стол, похожий на терем, ларцы и сундуки, схожие по пропорциям с амбарами, светцы в виде ярусных башен, колодезных столбов или крылечных колонок - все они как бы подчиняют свои ритмы архитектуре печи, усиливают ее ударный акцент. Перед нами отдаленное подобие средневекового города, замкнутого в стенах, с собором в центре.
Плотник умело выявляет красоту материала. Доски пола самые светлые и гладкие. В стенах сохранена природная красота отесаного соснового бревна. Они имеют красноватый оттенок, более темный наверху. Стесанные части стен отличаются иной фактурой, чем в кругляках. Доски переборок и лавок разнонаправлены, что создает игру тона, слегка проолифлены и отполированы временем. Потолок значительно темнее остальных частей, и это зрительно отодвигает его выше.
Характерно, что приспособляя природную "кривулину", мастер редко увлекается ее случайными изгибами. Он безжалостно обрубает все лишнее, оставляя простой конструктивный остов, устойчивый и симметричный, предпочитая добавлять к нему прямые элементы, родственные остальной мебели. Резной узор скуп и тектоничен. Порезки выполнены свободно, глубина их различна, чаще всего это зубчатые пояски или круги.
В интерьере избы нет расчета на какую-либо точку зрения. Каждая филенка решается так, как если бы ее всегда рассматривали в упор спереди. Понятие "лица", столь важное в экстерьере, внутри дома не выражено. Стены обычно одинаковы по убранству. Самые дорогие и нарядные предметы задвинуты в будни куда-нибудь в укромный закуток. Даже божница оказывается скрытой в темном углу.
 Отсутствие единой, личной точки зрения отражает, по-видимому, растворенность индивидуального восприятия в коллективном сознании и творчестве. В избе нет и личных мест, так или иначе отмеченных личным вкусом и характером члена семьи. Нет и намека на место хозяина, детский уголок и т. д. Пространство делится только по назначению, вне зависимости от состава семьи, возраста обитателей. В крестьянском интерьере, как и в быту, есть нечто кочевое, сезонное. Ни у кого из обитателей, кроме больных и престарелых, нет постоянного места для ночлега, кровати чаще всего отсутствуют. На ночь придвигают к лавкам скамьи и делают походную, по существу, постель.
Это бивуачное начало не проявляется в формах интерьера, как и личные особенности живущих. В избе все говорит скорее о вечности. В ней отразилась связь человека с крестьянским миром и с миром природы, их совместное творчество. Ведь именно так, общими усилиями, коллективной "помочью" и рубились дома на Севере, причем практическое содружество с окружающей природой и поэтическое отображение ее светлых сил в тех же кониках служило целям защиты от мрачных, враждебных сторон природы. Интерьер как образ не адекватен той конкретной жизни, которая в нем протекает. Он выражает скорее целый уклад.
Крестьянский быт был насквозь пронизан обрядом. Обеды и гулянья, свадьбы и поминки - все было как хорошо поставленный спектакль, где роли заучивались с детства, где участвовал хор с освященными обычаем песнями.Нужно было знать, как войти, поклониться, куда сесть, что сказать в том или ином случае, как держать ковш. Эта внешняя, декоративная, на наш взгляд, сторона была жизненно важной в глазах крестьянского населения. Вопленицы и певцы, по выражению исследователя фольклора Б. Соколова, царили над крестьянскими умами. Обрядовое отношение к жилищу держалось на Кокшеньге до конца XIX века, упорно сопротивляясь новому явлению - любви к "городским" формам и украшениям.
Цельность и однородность ансамбля не только указывает на известную недифференцированность общины и патриархальность быта, но и свидетельствует о синтетическом, целостном восприятии мира. Это неповторимо, как исторический этап. Но это не может не привлекать самого живого интереса художника.
Однако за этой песенно-былинной стороной, которую выдвигали на первое место многие исследователи прошлого, нельзя упускать из виду простое и трезвое художественное мастерство плотника-строителя. Геометризм, система горизонтальных и вертикальных плоскостей, выразительность фактуры светлой сосны или ели, растянутость помещения вширь, низкие не доходящие до потолка переборки и тканевые завесы, встроенная и разборная мебель - таковы некоторые, пусть очень внешние , отдаленные черты сходства с современным интерьером. Сходство приемов и средств само уже представляет интерес. Но еще важнее другое. Народный интерьер решается как сугубо типовой, можно сказать, стандартный.
Однако в рамках общего типа мастера находили богатые возможности для проявления живой выдумки, благодаря чему каждый интерьер в чем-то неповторим, индивидуален. Число, размер, форма печурок, очертания коников никогда не бывают шаблонными. Народный интерьер Севера - пример умелого владения языком пропорций. Сопоставляя широкие элементы с узкими, возвышающиеся с распластанными, строитель добивается ощущения прочности, простора, уюта и т. д. Массивный потолок выглядит менее давящим, чем в некоторых современных интерьерах той же высоты. Простой материал художественно живет. Одна и та же сосна выглядит то солнечно-звонкой, то бронзово-литой. Плотник не боится довериться материалу, так как полностью владеет им. Случайность текстуры оказывается всегда художественно оправданной. Даже трещины не нарушают этого впечатления. В интерьере ничего не замаскировано. Каждая часть ясно и полно раскрывает свой смысл, свою рабочую функцию. В этой правдивости решения есть особая сила.
Умение построить и расчленить объем, выдержать строгое единство пластического мотива, найти такую декоративную выразительность композиции интерьера, которая не нуждается во внешнем декоре, - эти особенности могут представлять не только исторический, но и практический интерес в наши дни , в связи с созданием массового типового жилища.
А. Чекалов. 1963 г.
Пространство и пластика народного жилища. Часть первая.
|
